Статья о часах Romain Jerome
Основа успеха большинства часовых брендов — не испытывать недостатка в идеях и держаться подальше от производства. В свою очередь, секрет процветания тех, кто хоть что-то умеет делать руками, — ни в коем случае не выходить на рынок с готовым продуктом. А главный актив успешного часового производителя — записная книжка с контактами, позволяющая быстро реагировать на спрос. Но давайте будем честными: такая ситуация не может сохраняться вечно. Вопрос в том, как скоро она изменится и в какую сторону.
В ночь на 14 апреля началось извержение исландского вулкана Эйяфьятлайокудль, вызвавшее транспортный коллапс в Европе и ставшее едва ли не самым обсуждаемым событием прошедшей весны. А ровно через неделю 21 апреля швейцарская часовая компания Romain Jerome разослала журналистам и партнерам информацию о новой модели Eyafjallajokull DNA с циферблатом, сделанным из лавы и пепла проснувшегося вулкана. Естественно, такая скорость выпуска вызвала разумный вопрос: а не поторопились ли господин Эмш и компания с анонсом, в стремлении к сенсации выдавая желаемое за действительное?
Оказалось, нет. Часы действительно были изготовлены ровно через неделю — правда, в виде единственного экземпляра по специальному заказу от одного из клиентов марки. Клиент заказал часы на следующий день после извержения, когда оно прогремело на первых полосах всех СМИ. И в тот же день глава Romain Jerome Мануэль Эмш связался с Исландским институтом естественной истории, сотрудники которого переслали образцы застывшей лавы из соседнего вулкана Фиммвердюхаулс (его извержение, правда, не столь сенсационное, произошло 1 апреля, и он уже успел остыть) и пепла из самого Эйяфьятлайокудля, собранного в 10 км от кратера. Подлинность материалов подтвердил женевский нотариус, после чего они были переправлены мастеру, пожелавшему остаться анонимным, который в течение трех дней на станке у себя дома изготовил тот самый уникальный циферблат.
В ночь на 14 апреля началось извержение исландского вулкана Эйяфьятлайокудль, вызвавшее транспортный коллапс в Европе и ставшее едва ли не самым обсуждаемым событием прошедшей весны. А ровно через неделю 21 апреля швейцарская часовая компания Romain Jerome разослала журналистам и партнерам информацию о новой модели Eyafjallajokull DNA с циферблатом, сделанным из лавы и пепла проснувшегося вулкана. Естественно, такая скорость выпуска вызвала разумный вопрос: а не поторопились ли господин Эмш и компания с анонсом, в стремлении к сенсации выдавая желаемое за действительное?
Оказалось, нет. Часы действительно были изготовлены ровно через неделю — правда, в виде единственного экземпляра по специальному заказу от одного из клиентов марки. Клиент заказал часы на следующий день после извержения, когда оно прогремело на первых полосах всех СМИ. И в тот же день глава Romain Jerome Мануэль Эмш связался с Исландским институтом естественной истории, сотрудники которого переслали образцы застывшей лавы из соседнего вулкана Фиммвердюхаулс (его извержение, правда, не столь сенсационное, произошло 1 апреля, и он уже успел остыть) и пепла из самого Эйяфьятлайокудля, собранного в 10 км от кратера. Подлинность материалов подтвердил женевский нотариус, после чего они были переправлены мастеру, пожелавшему остаться анонимным, который в течение трех дней на станке у себя дома изготовил тот самый уникальный циферблат.
О том, в какую сумму обошелся заказчику этот производственный марафон, руководство Romain Jerome умалчивает, но после информационной рассылки Romain Jerome получил так много запросов на Eyafjallajokull DNA, что было решено закупить побольше пемзы у исландцев и выпустить лимитированную серию в 100 экземпляров по цене 26 000 долларов за часы. Нехитрый подсчет показывает, что усилиями талантливого кустаря коллекция будет произведена в течение года — если, конечно, не соберется нанять помощников.
Стоимость Eyjafjallajоkull DNA не очень отличается от стоимости другой скандальной новинки — часов ArtyA Coprolite с циферблатом из окаменевших экскрементов динозавра. Эта «сенсация» — дело рук Ивана Арпа, до лета прошлого года возглавлявшего все ту же Romain Jerome. Само собой разумеется, что Арпа не глотал на раскопках пыль и не стоял за станком; продукты жизнедеятельности доисторического чудища были найдены студентами-геологами, а на циферблаты их нарезали в ателье Guer-Man, основанном двумя друзьями — дизайнером Германом Эшлером и инженером Мануэлем Дзанетти. Guer-Man уже не первый год работает с кусочками природы, превращая фрагменты древних деревьев и современные коряги в детали корпуса и футляры. Такой подход к часовому делу, сочетающий в себе любовь к природе, оригинальность, эксклюзивность и ручную работу, обречен на успех — можно и не сомневаться в том, что список клиентов ателье будет только расти.
Пепел и лава для циферблата Eyafjallajokull DNA были получены от Исландского института естественной истории, что засвидетельствовал женевский нотариус, после чего материалы поступили в распоряжение мастера
Удивительные фокусы
Эти две истории отлично иллюстрируют главный принцип создания товаров категории люкс начала XXI века. Сформулировал его столетием раньше Сергей Дягилев, бросивший Жану Кокто бессмертное etonne-moi! (удивляй); вот мастера-одиночки и учатся «удивлять», вполне справедливо рассчитывая на то, что узкая специализация сможет их прокормить. Часовое производство превращается в своего рода цирк: кто-то крутит на арене сальто, кто-то показывает фокусы, кто-то парит под куполом. Хороший менеджер способен объединить все эти таланты в единое целое, устроив представление уровня Cirque du Soleil, — выпустить часовую коллекцию, концентрацией достижений превосходящую возможности отдельных ателье.
Получается, что секрет успеха (к слову сказать, он известен не только молодым фирмам, но и вполне состоявшимся часовым брендам, не желающим обзаводиться экспериментальными цехами) сводится к двум простым принципам: нужно всего лишь беспрестанно фонтанировать новыми идеями и не ввязываться в организацию собственного производства. Тем же, кто умеет хоть что-то делать руками, ни в коем случае не следует создавать свои собственные марки — и без того рот будет полон хлопот.
Главным инструментом успешного часового магната стала записная книжка с телефонами и адресами электронной почты. Еще десять лет назад она была тонкой, всего несколько страниц, однако сегодня изрядно распухла: ситуация в индустрии меняется буквально на глазах. Новое поколение гравировально-фрезерных станков с числовым программным управлением (тех самых пресловутых CNC-машин) в полной мере реализует ленинский принцип «фабрики — рабочим»; любой мало-мальски сведущий мастер может у себя в гараже вырезать корпуса и детали практически любой степени сложности. Речь идет не только о декоративной части — часовое сообщество, подстегиваемое отказом Swatch Group от поставки калибров ЕТА сторонним производителям, принялось искать им достойную замену. Образовавшуюся нишу заполнили молодые таланты, не желающие состоять в услужении у больших марок, и опытные мастера, жаждущие личной славы. Наступила эпоха микропроизводств.
Примерно так же обстояли дела век назад. В начале 20-х годов XX века часовую отрасль Швейцарии держали на плаву сотни семейных предприятий, каждое из которых занималось лишь определенными узлами механизмов. К 1923 году таких фирм набралось аж 972, причем большинство из них обходилось максимум 35 работниками. Необходимость в унификации стандартов качества и потребность в контроле за соблюдением правил игры на рынке привели к появлению крупных часовых картелей — таких, как ASUAG, способных в полной мере пользоваться плодами индустриализации и сохранять финансовую устойчивость. Сейчас технический прогресс движется в сторону децентрализации производства: снова оказываются жизнеспособны (и востребованы) небольшие подрядчики, готовые в кратчайшие сроки поставить любые комплектующие — от винтиков и стекол до готовых турбийонов. Когда-то деталь, изготовленная на заводе, по определению считалась более качественной; в наши дни с качеством в первую очередь ассоциируется «индивидуальный подход».
Плоды индивидуализации
Современный любитель наручной механики имеет доступ к бескрайнему океану технической информации, залезать в который его вынуждает рост стоимости часов. Конечный потребитель внезапно начал интересоваться происхождением товара, «родословной» используемых механизмов; клиент стал разбираться в «сортах» оригинальности. Почему, спрашивается, стоимость часов разных марок, оснащенных одним и тем же калибром, отличается не в два или три раза, а на порядок?
Новые часовые бренды очень быстро нашли правильный ответ на этот вопрос, начав играть в «мануфактурность». Названия нескольких мастерских выносятся на отдельную страницу чудодейственной записной книжки — появляется своего рода консорциум, способный за пару месяцев выпустить на рынок новую коллекцию с псевдомануфактурными калибрами высокого качества. Самое важное в такой схеме взаимодействия — это оперативность и гибкость производства. Часовая марка начинает реагировать на события в мире со скоростью, достойной иного информационного агентства.
Добавление приставки «псевдо» объясняется тем, что в большинстве своем ателье все-таки ограничиваются доработкой чужих механизмов. Да, калибры тщательно перебирают, дополняют новыми модулями и функциями, снабжают деталями из необычных материалов, с выдумкой декорируют — но можно ли назвать результаты этого творчества оригинальными? Или мы в очередной раз имеем дело с видимостью оригинальности? Можно ли свести гордое in-house manufacturing к сборке продукции по схеме, на которой цифрами отмечена последовательность выполняемых операций, и нанесению серийного номера? Наверное, все-таки можно — если задумка принадлежит вам, а за качеством ее воплощения следят ваши собственные мастера, то не все ли равно, в чьем подвале гудят станки?
Господин Пекерез, женевский нотариус, повсюду сопровождает Мануэля Эмша, заверяя подлинность всех материалов, в частности лунной пыли
Разберитесь с приоритетами
В самом деле, не стоит так уж придираться к словам, если все участники процесса вполне довольны своими ролями. Разработка полноценного механизма с нуля всегда растягивается на многие годы, попутно требуя огромных инвестиций и постоянного внимания со стороны самых опытных кабинотье. Калибр с ручным заводом хороший мастер способен изготовить, что называется, и «на коленке» — а вот автоматический калибр в силу особенностей его регулировки можно собрать только на базе многократно проверенного, серийного проекта. Швейцарские специалисты судят о добротности часовых сердец по дате начала производства; 20 лет на конвейере — и механизм можно безоговорочно считать надежным. Надежностью же озабочены даже самые отъявленные авантюристы мира часов, поэтому «полноразмерной» мануфактурностью охотно жертвуют ради гарантий качества — пятна, которые брак оставляет на репутации, отмываются с большим трудом.
Наличие огромного пула подрядчиков позволяет современным часовым маркам практически полностью абстрагироваться от вопросов производства. В ведении штатных сотрудников остаются задачи деловые и творческие: разработка коллекций, построение бренда, продвижение марки и тому подобные приятные вещи. Классическая формула «выдающийся мастер-часовщик + гениальный коммерческий директор = успех и процветание» продолжает работать — но с поправкой на модный нынче аутсорсинг. Отправной точкой для Patek Philippe, Vacheron Constantin, Audemars Piguet и Jaeger-LeCoultre послужило наличие под рукой большого таланта; у марок, подобных Jaquet Droz, все начинается с концепции и сопутствующей ей легенды — сначала определяется ценовой сегмент и лишь потом решается вопрос с «начинкой». Если такому бренду удается встать на ноги, то он, как правило, скупает и объединяет в мини-мануфактуру хорошо знакомые ему мастерские — зачем изобретать велосипед если можно просто сесть и поехать?
Тихий ход
Пока молодые марки соревнуются друг с другом в скорости, аксакалы часового бизнеса сидят на завалинке и греются в лучах солнца. «Wait...» — вот и все, что хочет сказать нам реклама Girard-Perregaux; ждите, не торопите нас — ведь речь идет о произведениях искусства, не терпящих спешки. Домам haute horlogerie (таким, как Piaget или Parmigiani), всегда опиравшимся на свои собственные мастерские, статус полноценных мануфактур дался огромной ценой, о чем они непременно сообщают всем покупателям. Лучшего козыря в битве за клиента у них попросту нет — свойственная титанам неповоротливость вынуждает их не столько следовать моде, сколько ее формировать.
Есть «патриархи» и среди подрядчиков; сотрудничеством с этими мастерскими гордятся, на основе их изобретений именитые марки создают целые коллекции. Основа успеха по-настоящему независимых студий — гениальные часовщики, к которым обращаются за «чем-нибудь эдаким», намереваясь поразить публику до глубины души. Мастерам такого калибра важно ощущать, что на свободу их творчества никто не покушается — именно по этой причине они до последнего будут сопротивляться любым попыткам поглощения.
Например, заслуженной славой пользуется фабрика Renaud & Papi, основанная в 1986 году молодыми мастерами Джулио Папи и Домиником Рено. Поначалу реализацией своих идей они занимались под покровительством Audemars Piguet однако впоследствии, заработав репутацию надежных и креативных исполнителей, Рено и Папи отправились в свободное плавание, трудясь над заказами фирм уровня A. Lange & Sohne. Схожую специализацию — разработка и производство невиданных доселе усложенений — выбрал для себя обладатель Женевского Гран-при 2007 года в номинации «Лучший часовщик» — Жан-Марк Видеррехт. Созданное им 14 лет назад ателье Agenhor помогает большим ювелирным домам создавать часовые шедевры; так, Видеррехт придумал для Van CLeef & Arpels целую серию волшебных ретроградов Poetic Complications.
Вихрь страстей
Во всей этой истории с измельчанием производств непоследнюю роль сыграла «турбийономания» — в нулевых годах этого века ею переболели все марки. Страшная болезнь мешала спокойно спать владельцам и руководителям фирм; симптомы отступали лишь тогда, когда очередная коллекция пополнялась желанным «вихрем». Отстающим приходилось неуклюже оправдываться перед клиентами и журналистами за отсутствие в каталоге «короля усложнений». У большинства часовщиков не было ни возможности, ни особого желания вкладываться в разработку модной игрушки. За немедленными результатами пришлось идти на поклон к малоизвестным ателье, способным быстро придумать и изготовить все, что нужно — участие заказчика в производстве сводилось лишь к нанесению логотипа.
О том, что турбийон состоит в отдаленном родстве с рулеткой, ярче всего напоминает судьба основателей BNB Concept— Матиаса Буттета, Мишеля Наваса и Энрико Барбазини. В апреле 2004 года микроинженер и два дизайнера решили уйти из компании Franck Muller и создать свою собственную мастерскую. Уже через год турбийоны BNB появились на пяти стендах в Базеле; еще через год штат ателье разросся до 60 человек. Успех трех товарищей был поистине феноменальным, число довольных заказчиков увеличивалось чуть ли не в геометрической прогрессии. Сделанные для Jacob & Со. часы The Quenttin с месячным запасом хода, двойной турбийон Romaine Jerome Day and Night, сумасшедший C1 QuantumGravity для Concord, сложные турбийоны для Bell & Ross, DeWitt и прочих — BNB не только беспрестанно пополняли свою коллекцию призов, полученных на всевозможных конкурсах, но и постоянно снабжали партнеров новыми идеями. Казалось, ничто не способно оставить BNB: в 2009 году ателье побило все рекорды по количеству выпущенных разработок, довело число сотрудников до 200 человек, на коне въехало в 2010-й... и лопнуло, оглушив и ошарашив всех экспертов. Долги в размере 9 миллионов долларов, безуспешные поиски покупателя, готового спасти студию, банкротство — повезло лишь Матиасу и сорока его часовщикам, которых спас часто сотрудничавший с BNB Жан-Клод Бивер. Теперь они работают в отделе сложных разработок на новой фабрике в Ньоне; в соседнем цеху стоят хорошо знакомые им станки, купленные Hublot во время ликвидации ателье. Кто-то теряет, кто-то находит — стремительно растущему бренду нужны новые таланты и новые производственные мощности.
Чем-то схожая с BNB судьба сложилась у еще одного лидера аутсорсингового турбийоностроения последнего десятилетия — компании STT. Эта мануфактура появилась на руинах обанкротившейся из-за неумелого менеджмента компании Progress Watch в октябре 2003 года. Голландскому финансисту и инвестору доктору Роберту Янсену досталось в наследство полностью технически укомплектованное производство и потерявший мотивацию персонал. За умелый менеджмент взялся сам Янсен, а чтобы решить производственные проблемы был приглашен к сотрудничеству очень известный английский часовой мастер Питер Спик-Марин.
Поскольку Спик-Марин прославился прежде всего безупречной отделкой своих часов, уровень декорирования механизмов STT стал соответствовать самым высоким и требовательным стандартам швейцарского часового дела. И снова сбалансированное взаимодействие часовщика и внешнего управленца дало великолепный результат — STT стал обслуживать люксовые бренды без собственного производства: Bovet, Harry Winston Rare Timepieces, Gerald Charles, Alain Silberstein и непосредственно Speake-Marin. Вставшую на ноги компанию в 2006 году Янсен решает продать владельцу и главе Bovet Паскалю Раффи. Истинный коллекционер Раффи сразу же согласился на сделку, особенно с учетом того, что в состав STT входила компания Spirit — производитель пружин баланса (такие компании в Швейцарии можно сосчитать на пальцах одной руки). Компания была переименована в Dimier 1738: Dimier в честь семьи, собиравшей в Флерье часы на экспорт в XIX столетии, а цифры 1738 связаны с датами рождения детей Раффи. Первым решением, которое принял новый владелец, не признающий компромиссов в вопросах качества, было снижение объема производства с 1500 механизмов в год до 600. При этом он максимально сконцентрировал человеческие ресурсы на декорировании и отладке «двигателей», то есть на перфекционном повышении качества. Так как концепция камерного бренда Bovet предполагает с приходом Паскаля совершенный эксклюзив, то Dimier 1738 продолжает поставки своего продукта на сторону. Так, например, первенец проекта Макса Бюссера MB&F — часовая машина НМ1 — была сделана при непосредственном участии STT/Dimier 1738. Если не учитывать приобретение замка XIV века в Валь-де-Траверс для нужд Dimier 1738, в «омануфактуривание» Bovet Паскаль Раффи вложил 16 миллионов долларов.
Паскаль Раффи вложил в "омануфактаривание" Bovet 16 миллионов долларов
Два капитана
Если вы держите в руках репетир с турбийоном, то крайне велика вероятность, что часы вышли готовыми с ателье Кристофа Кларе. Кларе — гуру механической мелодики, единственный на сегодня человек, способный создать турбийон с репетиром Вестминстерского боя. Одним из первых клиентов его мастерской был Рольф Шнидер в 1987 году — с тех пор все знаменитые жакемары производились при непосредственном участии Кларе. Среди его заказчиков такие зубры, как Girard-Perregaux (знаменитая серия Opera), Corum, Parmigiani, Cartier, Franck Muller и многие другие.
Менее претензионный участник рынка сложной часовой механики — фабрика La Joux-Perret из Ла-Шо-де-Фона — в отличие от своих конкурентов на первое место ставит эффективность и рационализацию всей производственной цепочки. В ее истории тоже были неприятные моменты, связанные с ее предшественницей Jaquet SA, однако на сегодня под умелым управлением Фредерика Ванжера эта фабрика обслуживает, по крайней мере, половину из списка первых 50 часовых брендов Швейцарии. Именно La Joux-Perret возглавила противостояние со Swatch Group, когда та в 2002 году объявила о вначале постепенном, а затем полном прекращении реализации к 2006 году механизмов ЕТА компаниям, не входящим в группу. Совместными с Sellita усилиями решением антимонопольного комитета Швейцарии срок удалось сдвинуть до 2010 года, что дало возможность рынку более спокойно адаптироваться к новым условиям игры. Собственными турбийонами La Joux-Perret комплектуются Masterpiece Tourbillon Retrograde, Corum Sapphire Tourbillon, Chanel J12 Tourbillon, Louis Vuitton Tourbillon Tambour. Кроме того, в портфеле мануфактуры и механизмы попроще, используемые Panerai, TAG Heuer, Raymond Weil, Jorg Hysek, Graham, Hublot Big Bang, Eberhard и Paul Picot. Мануфактура La Joux-Perret полностью интегрированная: здесь есть бюро технической разработки механизмов, модулей и декора, бюро контроля расходов и продуктивности, бюро контроля качества внешних и внутренних компонентов, цех подготовки к сборке и сборочный цех.
Самый страшный кошмар
Как говорил царь Соломон, венец мудрых — богатство их, а глупость неразумных — глупость и есть. Сейчас уже очевидно, где лежит грань между серьезными часовыми проектами и «трюками», которые действительно не больше чем трюки. Все проекты заказов неких феерических часов у талантливых мастеров-одиночек из маленьких ателье оказывались эффективными, когда этот мастер приходил к исполнению с уже готовой, долго вынашиваемой концепцией. Как, например, с первыми двумя Opus для Harry Winston, где Бюссер интегрировал в корпуса марки по сути уже отлаженные прототипы Франсуа Журна и Антонио Прециузо.
Попытки же «блицкригов», создания сложной механики с наскока, в большинстве случаев не продвигаются дальше фазы прототипа. Иметь записную книжку с контактами пары десятков талантливых ребят со своими станками можно. Но — если ты не делаешь ничего сверхсложного. Если же речь идет о марке, которая хочет работать не только на настоящее, но и на будущее, то тут приходится искать другие пути.
Николас Хайек-младший заявил, что в ближайшем будущем ЕТА совсем откажет в поставке не только кИтов, но и готовых механизмов, и будет работать только на обеспечение нужд марок Swatch Group. Повезет только тем, что сумел сохранить хорошие отношения с узловыми фабриками Swatch, например, Nivarox для поставки спиралей балансов, но сами механизмы изготавливать придется на каких-то других мощностях. Но, в принципе, со Swatch Group всегда можно договориться, если быть уверенным, что сама ЕТА не сократит производство.
А самый страшный кошмар для часовых производителей, крепко завязанных на каком-то конкретном подрядчике, — это его продажа или банкротство. Как это произошло с BNB и как, по-видимому, в ближайшем будущем произойдет с La Joux-Perret. На фабрику, по слухам, сейчас активно ищут покупателя. И если новый владелец решит реформировать фабрику, то многим маркам придется искать нового поставщика. Правда, большинство из них относится к этой перспективе философски. Почему? Потому что им есть с чем идти искать — и это можно назвать главным достижением нулевых годов для часового дела.
Покойный Николас Хайек старший - одна из главных потерь 2010 года для часового мира - во многом инициировал ажиотаж мануфактурности
Что останется
Постепенно часовые производители приходили к выводу, что основную ценность их компании представляет собой не историческая, не материальная, а интеллектуальная собственность. Те, кто раньше просто полагался на профессионализм своих поставщиков или даже просто на удачу, наконец-то поняли, что надо как-то собрать, каталогизировать и сохранить то, чего они уже достигли. Например, все знают, что знаменитый корпус Romvlvs для Corum был рожден совершенно случайно: поставщик не успел вовремя поставить нужные циферблаты к Базельской выставке, и тогдашнему владельцу компании Рене Баннварту пришлось в срочном порядке заказывать простые золотые циферблаты без разметки, а сами римские цифры гравировать на ранте. Фактически так же случайно родилась и идея другой культовой коллекции марки — Golden Bridge. Это была почти готовая концепция, с которой к Corum обратился Венсан Калабрезе. Впоследствии Golden Bridge изготавливался разными фабриками, отчего и конструкция и уровень исполнения моделей иногда сильно отличались друг от друга. Фактически Corum был заложником своих поставщиков, поскольку только получал готовые механизмы и корпуса. Последним изготовителем моста Golden Bridge была мануфактура Parmigiani, фабрика очень высокого уровня, но новый глава Corum Антони Кальче решил, что даже это недостаточная гарантия качества. Он изменил конструкцию моста, защитил каждый ее винтик патентом и собрал полный кластер чертежей. Теперь Golden Bridge — это 100% интеллектуальная собственность Corum. Даже не имея собственного полноценного производства, компания может теперь обращаться к различным поставщикам с точными чертежами и расчетами для изготовления кита механизма, финальная сборка которого осуществляется в ателье Corum Sarl.
Новый глава Corum Антонио Кальче добился того, чтобы все механизмы были задокументированы, запатентованы и поставлялись в ателье в виде китов, которые собирают только собственные мастера Corum Sarl
Собственно, отдел технической документации, подробно фиксирующий каждую разработку инженеров, стал краеугольным камнем большинства часовых компаний. Они приходят на Vaucher, La Loux-Perret, Renaud & Papi или к Кристиану Кларе уже не со словами «сделайте нам красиво», а с четкими указаниями, что и как нужно изготовить. Потому что все понимают, что именно эти чертежи, техописания и патенты, а вовсе не старые альбомы с красивыми картинками — это и есть символы наследия, легитимности, ДНК марки, всех тех прекрасных слов, которые так милы сердцу ценителей часового искусства.
И следующий естественный шаг к еще большей защите своей интеллектуальной собственности — это взятие под контроль хотя бы части ее реализации. Проще говоря, не организация собственного производства, на что у многих банально не хватает сил и денег, а долевое участие в какой-нибудь фабрике-подрядчике. Часовые компании приобретают доли в крупных и не очень фабриках по производству механизмов, отдельных модулей, циферблатов, корпусов и чувствуют себя более защищенными. Например, после банкротства той же BNB компания и ее оборудование, как известно, была не полностью выкуплена Hublot, а скорее растащена по кусочкам отдельными брендами в соответствии со своей специализацией.
А разобраться в сложных акционерно-производственных отношениях Audemars Piguet, Renaud & Papi, Valgine и Richard Mille и того сложнее. Конечно, такое совместное владение мощностями во многом страхует компании и от неожиданного банкротства подрядчика, от продажи третьему лицу и от переменчивости его настроения, с другой стороны — организованное таким образом часовое производство Швейцарии все больше напоминает запутанный клубок змей, за который не понятно, с какого конца надо тянуть или лучше вообще не трогать.
И, судя по всему, «акционерная часовая Швейцария» будет только разрастаться, а в противовес крупным концернам возникнут спонтанные производственные объединения, связанные общим капиталом и взаимными обязательствами. Конечно, такая ситуация в отличие от монополии не вредит здоровой конкуренции между теми же брендами (представьте себе: сидят в разных углах одной мастерской два мастера, собирающих модули для конкурирующих марок, и смотрят друг на друга с презрением), но в отличие от тех же крупных концернов у подобных ОАО нет единой стратегии и желания выступать единым фронтом. И не исключено, что в ближайшее время нас ожидает еще больше тяжб, скандальных разделов и банкротств — всего того, что не успело выплеснуться во время кризиса. И в конце концов, фабрики-подрядчики будут растащены на куски или вольются в дружную структуру какого-то мощного концерна.
Но что останется? Останутся те самые чертежи, проекты, экспериментальные сплавы и необычные конструкции. Останутся сотни тысяч пронумерованных папок и мегабайты памяти. За это потомки скажут спасибо.
Иван Гопей, Лиза Епифанова, опубликовано в журнале «Мои часы» №5-2010
Ссылка на статью:
https://luxwatch.ua/watch-news/view/857